Пишет babymomma:
13.08.2012 в 03:50
Сентиментальный викинг, 789 слов.
Последний дар
читать дальшеПосле того, как Мелитты и Эмомая не стало, смерть перестала быть для Ганника лучшей подружкой. Не было больше надежды на встречу в этом мире, но возможность встречи в послежизни страшила еще больше. Снова стать другом Мелитте и названным братом ее мужу? Не этого хотел Ганник.
Мысль о воссоединении – столь же желанном, сколь и мучительным – ощущалась как стрела, глубоко застрявшая в теле. Вырви ее – и истечешь кровью. А хочешь жить – учись каждый раз вдыхать, превозмогая боль.
Закаты сменяли рассветы, дни складывались в месяцы, а после в года, новые битвы наполняли дни, а новые женщины – ночи. Но каждый раз, оставаясь в одиночестве и тишине, Ганник чувствовал, что стрела по-прежнему на месте, и малодушно желал, чтобы следующая рана оказалась для него смертельной.
Его воины бились за право отстоять свою свободу, но сам он свободным так и не стал. Спартак был прав, говоря, что свобода – не кусок деревяшки, брошенный Ганнику на арене, точно кость – голодному псу. Но при этом Спартак считал, что ее можно найти извне, среди тех, кто делит с ним эту веру. Но Ганник знал: свобода лишь в сердце. А раз так, он жил и умрет рабом.
Они забрались вглубь Италии, круша по дороге некогда великую римскую империю, и ее осколки преграждали им путь к оступлению. Они шли все дальше и дальше, теряя соратников и человеческий облик, а главное, веру в то, что этому пути однажды придет конец.
Крикс погиб, уведя за собой в послежизнь двадцать тысяч воинов. Все они пали в бою по дороге домой, и это было достойной причиной для смерти. Но когда Спартак решил вести войска в Рим на верную погибель, Ганник понял, что не готов следовать за ним. Не из трусости, нет – не было на свете сражения, от которого бы Ганник бежал. Но умирать лишь ради ложной цели он не желал.
Так что он повернул тех, кто верил ему, спиной к Риму, и попрощался со Спартаком. Их война была окончена. Пора было искать для себя новую цель и новый дом.
А ночью к нему пришла Мелитта. На границе сна и яви, где реальность становится зыбкой, словно туман, а чудовища подземного мира вырываются на свободу, Ганник ощутил ее близость, прохладное прикосновение к горячей щеке, услышал голос, от которого стрела в сердце повернулась, заставляя плоть кровоточить еще сильней.
Задержав дыхание и не смея разомкнуть ресниц, он лежал, весь обратившись в слух, пока она наклонялась над ним ниже, щекоча предплечье кончиками длинных волос, а потом ложилась рядом. И лишь услышав стук давно замершего сердца у своей груди, поверил, что мечта снова обросла плотью, и осмелился открыть глаза.
– Мелитта, – сказал он. – Почему ты здесь?
Она рассмеялась, едва касаясь кончиками пальцев его щеки.
– Разве ты не рад мне? – ответила она. Потом помолчала, глядя на него из самого сердца тьмы. – Я пришла с вестью, Ганник. Скоро мы будем вместе – ты и я.
– А Эномай?
Она прижалась лбом к его лбу и тихо вздохнула.
– Там, где он сейчас, нет земных законов, – сказала она. – Переступи порог смерти – и все твои тревоги останутся позади.
– Но он знает, что ты здесь?
– Ш-ш-ш! – ответила она и приложила палец к его губам, прижимаясь еще крепче.
Ее тело было мягким и податливым. Таким он не знал его, когда Мелитта была еще жива – ни в тот вечер, когда его заставили взять ее на потеху высоким гостям, ни в ту полную отчаяния последнюю ночь, когда она пришла к нему попрощаться. Тогда все было по-другому – краденые взгляды, краденые поцелуи. Но сейчас, в эту ночь, Мелитта была вся его.
«Она любила тебя, – сказал он Эномаю, прощаясь. – Она любила тебя больше». Сказал, но было ли это правдой? Ведь даже после смерти Мелитта пришла к нему, Ганнику.
Ее губы пьянили сильнее вина, а аромат ее волос кружил голову. Мелитта возвращала каждый поцелуй, но это не насыщало Ганника, а лишь подогревало его страсть. Да и как можно было одной лишь ночью утолить голод, что терзал многие месяцы?
Делить ложе с тем, кто заставляет твое сердце раскрываться и трепетать – редкая удача, истинный дар Судьбы. И если есть на свете счаcтье, то вот оно: касаться любимых губ, слышать, как прерывается от волнения дыхание, гладить шелк кожи, видеть, как блестят глаза и тяжелеют веки. Быть с кем-то, кто делает тебя живым. Даже если если все это в последний раз, а завтрашнего дня просто не будет.
Обнимая ее, он жалел лишь об одном: что не встретил ее раньше Эномая. Мелитта же – Мелитта, похоже, уже не желала ни о чем.
Уже засыпая, он спросил ее, что ему делать. Ведь если она пришла оттуда, где нет ни прошлого, ни будущего, ни жизни, ни смерти, у нее должны быть ответы.
– Слушай свое сердце, – сказала Мелитта.
...А наутро Ганник повернул свои войска к Регию.
Примечания:
Регий – город, возле которого Ганник и его войско численностью 12 000 было полностью разбито превосходящими силыми Марка Лициния Красса в 71 году до н.э.
URL комментарияПоследний дар
читать дальшеПосле того, как Мелитты и Эмомая не стало, смерть перестала быть для Ганника лучшей подружкой. Не было больше надежды на встречу в этом мире, но возможность встречи в послежизни страшила еще больше. Снова стать другом Мелитте и названным братом ее мужу? Не этого хотел Ганник.
Мысль о воссоединении – столь же желанном, сколь и мучительным – ощущалась как стрела, глубоко застрявшая в теле. Вырви ее – и истечешь кровью. А хочешь жить – учись каждый раз вдыхать, превозмогая боль.
Закаты сменяли рассветы, дни складывались в месяцы, а после в года, новые битвы наполняли дни, а новые женщины – ночи. Но каждый раз, оставаясь в одиночестве и тишине, Ганник чувствовал, что стрела по-прежнему на месте, и малодушно желал, чтобы следующая рана оказалась для него смертельной.
Его воины бились за право отстоять свою свободу, но сам он свободным так и не стал. Спартак был прав, говоря, что свобода – не кусок деревяшки, брошенный Ганнику на арене, точно кость – голодному псу. Но при этом Спартак считал, что ее можно найти извне, среди тех, кто делит с ним эту веру. Но Ганник знал: свобода лишь в сердце. А раз так, он жил и умрет рабом.
Они забрались вглубь Италии, круша по дороге некогда великую римскую империю, и ее осколки преграждали им путь к оступлению. Они шли все дальше и дальше, теряя соратников и человеческий облик, а главное, веру в то, что этому пути однажды придет конец.
Крикс погиб, уведя за собой в послежизнь двадцать тысяч воинов. Все они пали в бою по дороге домой, и это было достойной причиной для смерти. Но когда Спартак решил вести войска в Рим на верную погибель, Ганник понял, что не готов следовать за ним. Не из трусости, нет – не было на свете сражения, от которого бы Ганник бежал. Но умирать лишь ради ложной цели он не желал.
Так что он повернул тех, кто верил ему, спиной к Риму, и попрощался со Спартаком. Их война была окончена. Пора было искать для себя новую цель и новый дом.
А ночью к нему пришла Мелитта. На границе сна и яви, где реальность становится зыбкой, словно туман, а чудовища подземного мира вырываются на свободу, Ганник ощутил ее близость, прохладное прикосновение к горячей щеке, услышал голос, от которого стрела в сердце повернулась, заставляя плоть кровоточить еще сильней.
Задержав дыхание и не смея разомкнуть ресниц, он лежал, весь обратившись в слух, пока она наклонялась над ним ниже, щекоча предплечье кончиками длинных волос, а потом ложилась рядом. И лишь услышав стук давно замершего сердца у своей груди, поверил, что мечта снова обросла плотью, и осмелился открыть глаза.
– Мелитта, – сказал он. – Почему ты здесь?
Она рассмеялась, едва касаясь кончиками пальцев его щеки.
– Разве ты не рад мне? – ответила она. Потом помолчала, глядя на него из самого сердца тьмы. – Я пришла с вестью, Ганник. Скоро мы будем вместе – ты и я.
– А Эномай?
Она прижалась лбом к его лбу и тихо вздохнула.
– Там, где он сейчас, нет земных законов, – сказала она. – Переступи порог смерти – и все твои тревоги останутся позади.
– Но он знает, что ты здесь?
– Ш-ш-ш! – ответила она и приложила палец к его губам, прижимаясь еще крепче.
Ее тело было мягким и податливым. Таким он не знал его, когда Мелитта была еще жива – ни в тот вечер, когда его заставили взять ее на потеху высоким гостям, ни в ту полную отчаяния последнюю ночь, когда она пришла к нему попрощаться. Тогда все было по-другому – краденые взгляды, краденые поцелуи. Но сейчас, в эту ночь, Мелитта была вся его.
«Она любила тебя, – сказал он Эномаю, прощаясь. – Она любила тебя больше». Сказал, но было ли это правдой? Ведь даже после смерти Мелитта пришла к нему, Ганнику.
Ее губы пьянили сильнее вина, а аромат ее волос кружил голову. Мелитта возвращала каждый поцелуй, но это не насыщало Ганника, а лишь подогревало его страсть. Да и как можно было одной лишь ночью утолить голод, что терзал многие месяцы?
Делить ложе с тем, кто заставляет твое сердце раскрываться и трепетать – редкая удача, истинный дар Судьбы. И если есть на свете счаcтье, то вот оно: касаться любимых губ, слышать, как прерывается от волнения дыхание, гладить шелк кожи, видеть, как блестят глаза и тяжелеют веки. Быть с кем-то, кто делает тебя живым. Даже если если все это в последний раз, а завтрашнего дня просто не будет.
Обнимая ее, он жалел лишь об одном: что не встретил ее раньше Эномая. Мелитта же – Мелитта, похоже, уже не желала ни о чем.
Уже засыпая, он спросил ее, что ему делать. Ведь если она пришла оттуда, где нет ни прошлого, ни будущего, ни жизни, ни смерти, у нее должны быть ответы.
– Слушай свое сердце, – сказала Мелитта.
...А наутро Ганник повернул свои войска к Регию.
Примечания:
Регий – город, возле которого Ганник и его войско численностью 12 000 было полностью разбито превосходящими силыми Марка Лициния Красса в 71 году до н.э.
Женщина, ты мой кумир.
Я рыдала как тысяча младенцев.